Иван Лекомцев: «Доктор так и сказал: „Дай Бог тебе отыграть сезон“»

— «Сибирь» провела лучший сезон в КХЛ за всё время. Как оценило его руководство?
— Тренеры похвалили нас за то, что прошли первый круг и выполнили поставленную задачу. Нас поздравили, что мы каждый сезон делаем поступательное движение вперёд.
Неприятный осадок оставило поражение в серии с «Магниткой» со счетом 0:4. Где-то мы не смогли немножечко доработать до конца. Если бы мы с Магнитогорском зарубились побольше, то можно было бы задуматься о финале Востока и Кубке Гагарина. В первом раунде команды еще свежие, в следующих стадиях плей-офф на первый план выходят морально-волевые качества.

— Подводя итоги серии с «Магниткой» вы сказали, что команда допустила много своих ошибок. В чем главная причина этого?
— Я не тренер и не имею права ставить оценки. Все, кто смотрел игры, видели, что мы реально сами наделали кучу ошибок, которые привели к такому результату. Да, в Магнитогорске есть звено, которое делает результат, но в некоторых моментах мы их нейтрализовали. Перед серией была проделана серьёзная теоретическая работа, старались выполнять установки тренеров — где-то получалось, где-то нет, это уже другой вопрос. А ошибки есть ошибки — об их причинах судить не мне.

— Дмитрий Кугрышев сказал, что в этом сезоне ему в каких-то моментах пришлось перестраиваться в плане игры. А вам?
— По сравнению с прошлым сезоном требования не изменились, мы только совершенствовали то, что отрабатывали тогда. Да, были некоторые изменения, в связи тем, что тренеры тоже учатся и не стоят на месте, но сильно перестраиваться мне не пришлось. Мне нравится хоккей, который проповедует наш тренерский штаб — за ним будущее. Думаю, к этому скоро придут все команды. Хоккей с каждым годом становится быстрее, раньше мы больше комбинировали, сейчас всё построено на борьбе, силовых единоборствах.

— Прошедший сезон — ваш лучший в карьере?
— Если брать статистику, то да — сезон удачный. Мне все звонят, ребята говорят, что я молодец. Но по внутренним ощущениям я бы не сказал, что это удачный сезон — в каких-то моментах мне не нравилось моё качество игры, приходилось думать, решать эти вопросы. С точки зрения психологии пришлось тяжеловато, но перестроились, перебороли, и пошло нормально.

— Как решали эти вопросы?
— Нужно постоянно анализировать свои действия, проводить работу над ошибками не только в раздевалке, когда тебе что-то объясняет тренер. Каждый хоккеист, когда выходит за пределы ледового дворца, не забывает, что он хоккеист — нужно постоянно пытаться понять, в чем проблема, что нужно сделать, чтобы играть лучше.

— Вы ведь спокойно могли пропустить прошедший сезон, получив травму на товарищеском турнире в Екатеринбурге.
— Да. Мне нужно было ложиться на операцию.

— Но вы отказались. Сейчас, наверное, уже можно рассказать историю про ту травму.
— Сейчас тоже не хотелось бы глубоко копать. У меня вылетел сустав, я полетел в Германию на обследование и мне предложили сделать операцию. Но тогда я бы полностью пропустил сезон — максимум восстановился бы к плей-офф, и вряд ли форма была бы такой, чтобы я мог помочь команде. Плюс у меня заканчивался контракт с «Сибирью» — я отдаю себе отчет, что отвечаю не только за себя, но и за семью, мне надо их кормить. Если бы я пропустил этот сезон, то мне тяжеловато было бы найти работу после травмы.

Доктор сказал, что операцию надо делать в любом случае — плечо само по себе не срастётся. Пришли к тому, что если будет рецидив, я приеду на операцию. Мне сделали графитовый ортез, благодаря которому я смог отыграть этот сезон. Доктор так и сказал: «Дай Бог тебе отыграть сезон, а потом мы тебя ждём к себе».

— На первые матчи после травмы не страшно было выходить?
— Слово «страшно» неправильное. Когда ты на площадке, тебе не страшно. Страшно может быть в раздевалке — вернее, это лучше назвать волнением. У меня было понимание, что если что-то произойдёт, то уже точно придётся ехать на операцию.

— Много матчей в этом сезоне вы провели на обезболивающих?
— Только первое время после возвращения из клиники. Доктор в Германии показал мне упражнения для травмированного плеча, которые я делал каждый день — закачивал определённую группу мышц.

— Правда, что вас называют в команде «профессором»?
— Я не слышал. Может, за спиной? В глаза мне так никто не говорил. Обращаются просто: Ваня.

— Понимаете, за что вас могли назвать «профессором»?
— Нет.

— Например, интервью: если даёте, то делаете это крайне обстоятельно. Вы с детства любите поговорить?
— Это уличное воспитание! В школе я отучился до седьмого класса, потом уехал играть в хоккей, и там было не родительское воспитание, а несколько другое. Просто мне много что интересно — книжки, может, я не читаю, но в целом за информацией слежу.

- Ваш любимый неспортивный сайт?
— Когда захожу проверить почту, то там читаю новости. Вообще, я не могу назвать себя активным интернет-пользователем. Интернет мне нужен, чтобы качать фильмы.


***
— Вы в 7 классе уехали из дома. Жить в хоккейном интернате тяжело?
— Тяжело. Нам было по 12−13 лет, а с нами жили взрослые ребята — по 25−28 лет. Я смотрю сейчас на детей наших тренеров или некоторых игроков и не понимаю, как мама меня отпустила в интернат. Хотя время было другое, другие ценности. Трудно было находить общий язык с взрослыми людьми.

— Дедовщины много было?
— Я не люблю это слово. Вообще, это правильно, когда старший человек в чем-то тебе указывает. Это даже не проявление надменности, а воспитательные меры — без них я бы в хоккеиста не вырос. Это была школа жизни.

— Самое жесткое, что вам приходилось делать?
— Нормальным было, когда мы ходили в магазин за продуктами. Над нами часто подшучивали, но это потому что мы были молодые дураки, которые ничего не понимали.

— Среди ночи будили?
— Бывало, и в магазин ночью бегали. А еще одно время работали по «Курсу молодого бойца». Могли, например, подушку на вытянутой руке держать.

— Вы уехать домой не хотели?
— Были тяжелые времена, когда думал: «А вдруг не получится?». Мама и папа тогда давили, чтобы закончил хоккейную школу. Но уехать ни разу не хотел.

— Вы потом на младших также оторвались?
— Да, они у нас так же бегали. Но это преемственность поколений, в те времена это считалось нормальным, нынешнему поколению это не понять — они считают такие вещи унизительными.


***

— В прошедшее межсезонье «Сибирь» занималась кроссфитом. У вас такое впервые в карьере?
— Да.

— У ваших прошлых тренеров такого не было?
— Там абсолютно другие тренировки, другой, ни на что не похожий подход к тренировочному процессу. В команде так, как мы работали прошедшим летом с «Сибирью», я работал впервые. Похожие тренировки у меня были летом в отпуске. Это нормальная нагрузка, ничего сверхъестественного я в тех упражнениях не увидел.

— Как партнеры отреагировали, когда тренеры предложили покидать колеса?
— Посмеялись. «Ха-ха, сейчас как в шоу „Самый сильный человек“ будем перекатывать». Вообще, у нас такая команда подобралась, в которой никого не надо было заставлять работать из-под палки. Все ребята отработали предсезонку и сезон на все сто — думаю, в плане отношения к работе и тренировочному процессу у тренеров не должно быть к нам претензий.

— Самое сложное, что вам приходилось пережить в карьере? Баллоны Крикунова?
— Не только баллоны Крикунова, а вообще баллоны — они были много где. Самые тяжелые сборы были в Ханты-Мансийске — первые три дня мы просто бегали кроссы, это было реально трудно. Я просто очень не люблю бег.

— Вообще, вы поработали под руководством настоящих столпов отечественной школы хоккея.
— Когда я был молодой, то думал, за что мне это. А сейчас, когда смотрю назад взрослыми глазами, то понимаю, что мне повезло. Я благодарен судьбе за это. В плане игры в обороне мне очень много дал Пётр Ильич Воробьёв — через его руки прошло очень много игроков, которые сейчас играют в КХЛ и НХЛ. Я всегда говорил: «Да, он жесткий, но он научит, как должен играть защитник».